И так, встречаем, на сцену выходит ОН
читать дальше
Он вспомнил, как во время небесного разлома умер Ши Мэй и Мо Жань, убитый горем стоял на коленях посреди снежного поля.
Вспомнил реки крови, льющиеся в школе Жуфэн, окрашивая небо и землю, вовсю смеющегося Мо Жань, когда Е Ваньси насквозь пробило лопатку.
Вспомнил себя, превращённого в истекающего кровью, капля за каплей. Вспомнил, как Мо Жань привел его в чувство в павильоне Алого лотоса, но, держал его под арестом внутри дворца, и он больше не мог ничего сделать.
…Одно за другим, все вернулось.
Пещера восстановила свой первоначальный вид, и он почувствовал, что сам лежит на промерзшей каменной поверхности. Без одежды, совершенно нагой, Мо Жань за его спиной, крепко сжимает его в объятьях. Руки этого юноши дрожали, тела их обоих были скользкими от пота, а воздух пропитан запахом похоти.
Вспоминания вернулись.
Чу Ваньнин не двигался и говорить у него тоже не было сил.
Голова болела так, что казалось она раскалывается. Он чувствовал, что в процессе, когда оба они соединились, некая невидимая вещь, что была внутри Мо Жань, перешла к нему.
Совершенно точно, что эта вещь и восстановила его воспоминания.
Но что это было?
В эту минуту воспоминаний было так много, что голова Чу Ваньнина невыносимо болела, от распирающих мыслей, он знал, что эта вещь ему точно знакома, но сейчас был не в состоянии мыслить ясно.
- Учитель, - раздался над его ухом голос Мо Жань, такой осторожный, похожий на нежный бутон, появившийся на ветке ранней весной, куда только подевался его только что проявившаяся наружность жестокого насильника, - Прости….
Все еще находясь в объятьях Мо Жань , он не повернул головы, однако по голосу мог представить, что в этот момент Мо Жань смотрит на него влажными красными глазами, с выражением раскаяния и сожаления.
- Прости, я всё-таки… я сделал тебе больно..
Только что , под контролем курительницы, Мо Жань был точно таким же, как и Чу Ваньнин, несмотря на ясное сознание, однако ни одно действие,, ни одно движение он не сделал сам. Когда он грубо сжимал талию Чу Ваньнина, возбужденно и жестоко овладевая этим мужчиной, ему было больно.
Он вообще не хотел это делать так…. Он смотрел на Чу Ваньнина под собой покрасневшими глазами и только и думал о том, как наклониться и ласково поцеловать его, утешить, позаботиться о нем. Но слова на его устах были такими язвительными, а движения рук такими жестокими.
Его сердце так болело. Но что он мог сделать? Он совсем не контролировал себя.
Су Ваньнин лежал ничком на померзшем камне, от боли раскалывалась голова, у него не было сил и пальцем пошевелить. Слыша извинения Мо Жань, он только ощущал гудение в ушах, перед глазами темнело и все кружилось, в любой момент он мог потерять сознание.
Он раскрыл рот, и, поскольку только сейчас он так долго и сильно кричал, поэтому ужасно хриплым голосом проговорил:
- Ты сначала… ты сначала выйди…
Мо Жань сжал губы и не проронил ни звука.
По сравнению с Чу Ваньнином, он немного раньше пришел в себя, на самом деле он уже был способен держать под контролем свое тело и сразу же уже вытащил из его тела. Но, Чу Ваньнин, когда они разъединились так расстроился, что в данную минуту, вопреки всему, он чувствовал, что его смертельное орудие из плоти и крови до сих пор находилось в теле этого человека.
На душе у Мо Жань стал нестерпимо тяжко.
Перед тем как войти в пещеру, он предполагал, что там будет заклинание, что-то вроде свитка воспоминания, однако, он и подумать не мог, что неожиданно опять вернется в тот год на Пик Сышэн в первую брачную ночь. Он в роскошном алом с золотом наряде, откроет толчком большие ворота в павильон Алого лотоса.
Мо Жань конечно знал, что он делал там, но никогда бы не подумал, что подобным образом сможет вновь воссоздать эту сцену.
Он не хотел снова навредить и унизить Чу Ваньнина, не хотел становиться Тасянь Цзюнь… однако, он был сам себе не хозяин. Еще невыносимее было то, что он мог ясно ощутить, что в глубине души, на самом деле, он трепетал от возбуждения, творя подобное насилие.
Все равно, будь это Тасянь Цзюнь или он сам, на самом деле оба они настойчиво жаждали укусить и разорвать, подчинить Чу Ваньнина.
Сколько бы он не сдерживался, в конце концов он был все тем же Мо Вэйюй.
Не измениться. Не сбежать.
Только что грубо вторгаясь Мо Жань слыша глухие мучительные стоны человека под собой, с головой погружался в наслаждение, утопающий в удовольствии он наталкивался на чувство вины и брызги разлетались во все стороны.
Он вдруг перестал четко различать, кто же он Тасянь Цзюнь или мастер Мо, добро или зло, преданность или вероломство.
Между подушками и одеялами это он гладил Чу Ваньнина по щеке, произнося то, что некогда уже говорил, те самые ублюдочные слова… наложница Чу?
Да, в прошлой жизни он совершил три недопустимые вещи по отношению к Чу Ваньнну. Первое- убил, то есть навлек на него смерть, второе – оскорбил, принудил его заниматься сексом.
Третье- женился. Так и есть, отнял силой его положение, заманил в ловушку на всю жизнь, над и под землей*, чтобы обладать им. Именно из-за своего личного желания, он взял этого несгибаемого, гордого уважаемого бессмертного и сделал своей законной* наложницей.
* 碧落黄泉китайская идиома, означает во всех уголках вселенной. Из «Песни вечного сожаления».
*名正言顺 – настоящий подлинный, законно и справедливо.
Хотя в этом мире фактически очень мало кто знал, кого владыка прячет под «наложницей Чу», однако принудив его спрятать лицо под красным покрывалом у всех на глазах, он совершил все обряды, женившись на нем. Кроме того, он был на втором месте и это неоспоримый факт.
Он сам не знал в то время, когда сделал это, какой в этом смысл.
На самом деле, если бы он действительно хотел, чтобы Чу Ваньнин чувствовал себя плохо, можно было с большим шумом, сделать это сенсацией, пусть бы весь мир узнал о том, что, Мо Жань взял своего наставника в жены. Пусть бы все люди знали, что Юйхэн, уважаемый бессмертный, отныне человек, принадлежащий Тасянбь Цзюнь.
Почему он не поступил так?
Наоборот, он тщательно защищал этот секрет, даже долгое время его императрица Сун Цютун не знала, что за человек скрывается за этим таинственным «наложница Чу» . В его намерения входило отомстить, взять верх, перед небом и землей, он только лишь сам для себя, без зрителей разыгрывал этот спектакль.
Однако делал это с большим интересом.
Ради чего?
Вплоть до того, что н вспомнил, как после смерти Чу Ваньнина, только и думал о том, как поставить ему мемориальную доску и все же боялся, что люди раскроют его и высмеют. Поэтому только и мог сам, мотыгой перед башней Тунтянь выкопать могилу и закопать там наряд Чу Ваньнина, в котором он был на их свадьбе.
Тасянь Цзюнь сидел перед мемориальной доской и подперев щеку очень долго размышлял, что он хочет написать:
Могила первого Учителя* Чу Ваньнина.
*Старший преподаватель. Относится к покойному учителю.
Однако он чувствовал, что если написать так, то это будет похоже на поражение, словно он сожалеет о том, что было в прошлом, у него ничего не осталось, как какая-то вдова, это казалось действительно нелепым.
Он, вертя в руках Бугуй копался полдня, конце концов глаза его загорелись, он придумал очень лаконичный и в то же время интимный способ, поэтом он вдруг безумно рассмеялся и, используя меч как кисть, несколькими росчерками нацарапал:
Могила знатной дамы* Чу.
* 楚姬之墓 - 姬 - так же используется в смысле – куртизанка
Написав эти четыре слова, он почувствовал в душе, словно бушующая злость вышла, однако, по-прежнему, чего-то не хватало. Он вспомнил лицо Чу Ваньнина, такого холодного и надменного, который никогда не любил смотреть ему в глаза и в душе опять поднялась раздражение и досада. Теперь, занимаясь сексом. Он больше никогда не увидит этого выражения, и тогда получается, Тасянь Цзюнь по-прежнему, безнадёжная его вдова, такие ядовитые мысли просочились в его душу.
Чу Ваньнин бросил его и ушел.
Оставил его жить одного.
Безжалостный Чу Ваньнин с помощью смерти взял верх над ним.
Это уже слишком.
От негодования его глаза покраснели.
Верно, это уже слишком.
Поэтому он хотел раздавить и унизить Чу Ваньнина, издеваться над ним, он хотел, чтобы Чу Ваньнин и на том свете не знал покоя. И когда он сам, лет через сто спуститься в царство мертвых, чтобы он мог пойти посмеяться над этим человечешкой, сказать ему пару язвительных слов, сказать этому, белее снега, чистому и порядочному человеку….
Ты не выиграл, это я победил.
Вот видишь, ты мертв, а я все еще могу издеваться над тобой.
Тасянь Цзюнь, держа в руках меч, опять очень надолго задумался перед могилой, он думал до самого заката, сумерки стекались со всех сторон. Думал до самой ночи, которую затапливал серебряный свет.
В этом подобном водам рек, подобном инею, подобном человеку в белых одеждах свете, Мо Жань наконец взял Бугуй и одним росчерком нацарапал сверху на мемориальной доске несколько слов:
Дорогая добродетельная супруга второго ранга*
* 贵妃 – гуфэй
Скрип по камню, надпись готова. Подперев щеку, он рассмеялся, хе-хе, он думал, это действительно, самое лучшее, отличное посмертный титул, который свидетельствует о том, что Чу Ваньнин его человек. Хотел он этого или нет, он самый добродетельный в высшей степени идеальный. Если бы Чу Ваньнин смог только от злости прийти в себя, это было бы еще лучше.
Затаив в себе эту надежду, с сияющими глазами он радостно побежал к павильону Алого лотоса.
Нрав Чу Ваньнина очень крут.
Как бы он смог стерпеть такой позор?
Поэтому он быстро очнется, а придя в себя, снова захочет с ним сразиться, выяснить кто тут хорош или плох, на этот раз, приняв во внимание его тяжелые раны, что он еще не оправился, пусть его ход будет первым.
Если это не годиться, пусть он возьмет десять ходов форы, он не будет протестовать.
Очнись.
Стоя перед лотосовым прудом, он смотрел на лежащие там нетронутые кости и плоть, на мертвое тело.
Этот достопочтенный уже дал тебе десять ходов, прояви благоразумие. Только посмотри, какую этот достопочтенный поставил тебе мемориальную доску, неужели ты не сердишься? Не схватишь меня за грудки, яростно заревев мне в лицо. Ты что, готов все жизнь свое доброе имя, к концу превратить в абсурдные девять слов - Дорогая добродетельная супруга второго ранга. Могила знатной дамы Чу?
Проснись.
Приди в себя.
Из спокойного, выражение его лица стало свирепым.
Но Чу Ваньнин лежал там, молча, не шевелясь.
Только по прошествии долгого времени, Мо Жань понял, что в конце концов он добился желаемого, он выиграл, получил на что надеялся – послушание.
Его Учитель, его враг, его любовник, крепко связанный с ним постелью, его Чу Ваньнин.
Наконец стал послушным.
В оторванной от мира, холодной пещере горы Лунсюэ, Мо Жань обнимал своего израненного возлюбленного, и в это время никто ничего не говорил.
А потом, он внезапно вспомнил ту дождливую ночь, на подворье в Учан. Человек в его объятьях был таким неискушенным, но таким страстным, кувыркаясь с ним в постели, его уши алели, и он шепотом спрашивал, хорошо ли ему, удобно.
Тогда он в душе поклялся себе, что никогда в жизни и самую малость не навредит Чу Ваньнину. Он хотел постепенно, последовательно разжигать это пламя, хотел, чтобы мало-помалу Чу Ваньнин привык к плотским любовным утехам, и уже потом дать Чу Ваньнину почувствовать трепет от единения плоти и души.
Он очень долго планировал это, у него было очень много мыслей и идей.
Вплоть до того, что он бесчисленное количество раз представлял, как произойдет их первое настоящее соитие. Когда это будет, где? Будет ли на горизонте виден свет зари или звезд. За окном будут ли цветы яблони или абрикоса.
Единственное, чего он не мог предвидеть, так это то, что все случится вот так.
Смешиваясь, как вода с молоком*, склеиваясь телами, в этой жизни их первый раз оказался таким нелепым, абсурдным, мучительно болезненным и безумным.
*Очень тесные отношения, близость, неразрывная связь
Оба они были измотаны до предела. И пока Мо Жань лежал рядом с Чу Ваньнином, в его груди постепенно зародилось какое-то очень странное ощущение. Как будто, что-то чистое и светлое в его сердце яростно затрепетало, а после, словно земля треснула и небо обрушилось, вековое дерево вырвало с корнями, которые захватили с собой грязь, песок и оно вышло.
Эта белоснежная, чистая вещь была словно опутана в его сердце чем-то грязным и страшным, которое яростно, выходя наружу, сопротивлялось изо всех сил. Это черное и белое вырвалось из него с огромной скоростью.
Он не знал, что это за вещи, вырвавшиеся из его сердца и у него не было времени об этом подумать, потому что в этот момент Чу Ваньнин сказал:
- Ты сначала выйди.
Мо Жань молчал и не знал, что сказать.
Он без единого звука стерпел острую боль в груди, медленно поднялся, собрал разбросанную по полу одежду и так же молча надел ее на Чу Ваньнина.
Одевание заняло много времени, так как он не осмеливался трогать Чу Ваньнин ниже пояса. Все бедра были в синяках, отметки, которые ясно показывали, что он только что это сделал и показывали насколько больно сейчас Чу Ваньнину.
Он не осмеливался взглянуть в лицо Чу Ваньнина.
Что могло быть в этих глазах сейчас?
Разочарование, ненависть, пустота ......
Он не хотел думать об этом.
Мо Жань потратил много времени, чтобы одеть Чу Ваньнина и все это время его голова уже очень болела, тело с головы до пят покрылось холодным потом.
Он не знал, откуда взялась эта боль, но, вероятно, она была связана с двумя вещами, которых сейчас не хватало в его сердце. Он терпел эту боль, крепко сжимая холодную как лед руку Чу Ваньнина.
На самом деле у него не было смелости посмотреть в лицо Чу Ваньнина, поэтому он уставился на эту руку и очень долго собираясь с духом, наконец тихо прошептал:
- Учитель все вспомнил?
- ……. Да.
Мо Жань оцепенел.
На его лице было потерянное выражение, такое поникшее, словно у бездомной брошенной собаки он стоял с таким оцепеневшим видом, а потом закрыл глаза.
Прежде он очень боялся этого события, но, когда сейчас, когда его призвали к ответственности, время суда наступило, то с удивлением понял, что в данную минуту он спокоен и умиротворен.
Словно не находящий себе места беглый преступник, которого наконец то препроводили в тюрьму.
Когда он стоял в этой холодной мрачной камере, осматриваясь по сторонам, в том месте, которого он так боялся, в кошмаре от которого он бежал ставшего реальностью, он чувствовал в глубине себя, вопреки ожиданию, словно камень с души свалился.
Не надо больше бежать ночами.
Попав в сеть, наконец-то он мог спать всю ночь напролет.
Больше незачем скрываться
Без надежды нет страха.
Приходит облегчение.
- На самом деле я очень запутался, много вещей … не ясно.- возможно потому что только что, он очень кричал или от того, что все прошлое налетело и измотало его, голос Чу Ваньнина был хриплым, а цвет лица, хуже чем сейчас у Мо Жань, - Слишком запутано.
Мо Жань, собравшись с духом, поднял руку, чтобы погладить его безжизненно серую щеку.
Пусть даже его рука нестерпимо дрожала.
- Мо Жань…. – он проговорил почти неслышно, - Тасянь Цзюнь…
- …….
Неожиданно он закрыл глаза. Ресницы затрепетали, между бровями появилась морщина.
- Не думай, поспи немного. – Мо Жань смотрел на него покрасневшими глазами, провел пальцами по его лицу, волосам, - Я с тобой.
Чу Ваньнин резко вздрогнул.
Мо Жань ощутил, как сердце скрутило от боли.
- Учитель, не бойся. Я не Тасянь Цзюнь… я больше никогда не наврежу тебе, этого никогда не случится.
Чу Ваньнин приподнял густые, словно перья ресницы. Под черными как смоль ресницами показалась мерцающая влага. Мо Жань на мгновение почувствовал, как будто он хочет объяснить что-то самому себе.
Но слова так и не были произнесены.
Чу Ваньнин закрыл глаза и в последний момент отвернулся, его тело непроизвольно сжалось.
- Учитель….
- Я хочу спросить об одной вещи.
-….
- ….Если бы…ты раньше знал, что тогда перед храмом У Бэй это был я, человек, что дал тебе тот горшок рисовой каши, это я,- голос Чу Ваньнина звучал очень устало, - …в тот год в зале Ушань, ты бы отпустил меня?
Этот вопрос был словно удар кинжала, он воткнулся слушателю прямо в душу. Все тело Мо Жань задрожало, у него перехватило дыхание. Он не знал, что должен ответить. Он лишь вытянул руку и хотел обнять человека перед собой. Но как только он коснулся, то тут же почувствовал, как плечи Чу Ваньнина чуть вздрагивают.
Он плакал.
Однако Мо Жань знал - он больше никогда не хочет этого видеть.
Через несколько мгновений Мо Жань больше не мог сдерживаться, несмотря на то что он не понимал, в конце концов ради чего Чу Ваньнин в предыдущей жизни захотел устроить такой квест, однако в районе солнечного сплетения то странное чувство становилось все отчетливее.
К тому же он вдруг обнаружил, что из его груди потихоньку выходит тонкая струйка дыма и плывет прямо в спину Чу Ваньнина. Эта тонкая струйка была такой слабой, слишком слабой, что он заметил это только сейчас.
Внимательно присмотревшись, он заметил, что этот дымок то наполнен темными силами, то в другой момент идеально белый, как белый нефрит. Это субстанция из его тела непрерывно перетекала в сердце Чу Ваньнина.
Что это такое?
Он увидел, что черная субстанция, достигнув тела Чу Ваньнина не может пройти, остается снаружи, постепенно собираясь в темный комок, который всасывается в стоящую в стороне курительницу.
Что это в конце концов?
Он хотел сказать об этом Чу Ваньнину, но обнаружил, что неизвестно когда, Чу Ваньнин опять впал в беспамятство от невыносимого бремени огромного количества прежних воспоминаний, не говоря уже о том, что они все еще были беспорядочными, и их приходилось перематывать и реорганизовывать в сознании Чу Ваньнина.
- Учитель.
Больно… как может быть так больно? Как будто сердце рвется пополам, и каждая половина тянет в разную сторону. Черное и белое. Чистое, непорочное и гнусное, грязное.
Черные брови Мо Жань сошлись на переносице, из последних сил он поднялся на ноги и дошел до той курительницы. Дрожа, он приоткрыл крышку.
Перед тем, как потерять сознание, он увидел, что эта черная субстанция, выбравшаяся из него в курительницу, постепенно скапливаясь, собралось во что-то подобное черному махровому* цветку.
* Махровость цветка — особенность строения цветков, связанная с увеличением числа лепестков (истинная махровость) или с изменением формы и размеров венчика